Птицы
После смерти матери он не расчесывался так долго, что птицы свили гнездо на его голове. Скоро в нем запищали птенцы, а их родители делись куда-то. Он почти не спал, стараясь не тревожить птенцов.
Рано утром, устав от бессонницы, он выходил к реке. Желтый промежуток песка стелился перед ним, переливаясь на солнце. С каждым днем он подходил на шаг ближе. Вычерпывал из кармана хлебные крошки, сыпал себе на голову. Птенцов он не видел, но по их восторженному гоготу догадывался, что не промахнулся.
Однажды, когда он стоял вплотную к воде, кто-то окликнул его:
– Михаил!
Так он узнал свое имя. На то, как называла его мать, он не любил откликаться.
Крошки в его руках выпрыгнули от неожиданности. На них слетелись другие птицы, черные, большие. Начался гам и щебет, слишком громкий для его ушей. Он пытался отогнать птиц, проскользнуть через их толпу, но они удерживали его плотным кольцом.
– Михаил! – раздалось вновь, совсем рядом.
Он вздрогнул так сильно, что гнездо не удержалось на голове и упало на землю. Два птенца, сидевшие в нем, посмотрели на него обиженно и, взмахнув крыльями, полетели к своим.
Потом птицы доели крошки и улетели все вместе.
– Михаил!
Теперь он мог видеть, кто его звал. Не без робости он подошел ближе. Это была женщина, красивая, под стать ему. Пока она вытаскивала сено из его волос, он вспоминал все, что ему было известно о них двоих. Сколько раз они бывали вместе. Сколько раз расставались. У них была целая история, хотя он видел ее в первый раз.
Когда что-то происходит по зову души, этому почти невозможно сопротивляться.
С тех пор их любимым делом стало бродить у реки, провожая на юг улетающих птиц, и посмеиваться над тем, как долго ему пришлось высиживать любовь.
Недостаточно!
Когда-то раньше, в древние времена жили на земле древние люди. Они рисовали на скалах то, что видели вокруг, пели песни тем голосом, который им дала природа (главное, чтоб погромче), танцевали так, как позволяли им их тела, и были вполне довольны.
А на небесах тем временем жил-поживал бог по имени Недостаточно. Сильно надоел он другим богам, потому что в самый неподходящий момент выскакивал перед ними и нашептывал: «У других лучше!», хотя его никто не спрашивал. Решили боги проучить Недостаточно и отправить его на Землю. Пусть посмотрит, как люди живут, глядишь, образумится. Но Недостаточно был парень не промах, и прижился среди людей. Они-то его прогнать не могли, бог все-таки. Верили, что он взаправду. Ну и началось:
– На соседней пещере быки правдоподобнее нарисованы!
– В соседнем племени мясо вкуснее варят!
Кричали древние люди, перекрикивали друг друга, хотели бога Недостаточно задобрить. Но не знали они, что Недостаточно ничего хорошего делать не умеет. Даже когда он к себе на небо вернулся, продолжали его почитать, в надежде, что услышит да похвалит. Даже идолов ему поставили – Оценивание и Обесценивание. До сих пор те идолы стоят. Кто начинает им служить, тот быстро про свои любимые дела забывает. А потом и самого себя вспомнить не может. Только и остается ему, что об идолах заботиться.
Счастливая женщина
Взгляд счастливой женщины ведет в ее персональный космос. Только она знает имена планет, которые вращаются на его орбитах. Их девять, или двенадцать, или сорок восемь. Каждой женщине нужно разное количество планет. На одной живет одинокая роза, на другой раскинулась сказочная страна с враждующими троллями, на третьей качается колыбель со спящей принцессой. Это планеты детства. Счастливая женщина ухаживает за каждой из них. Восхищается розой, убаюкивает троллей, охраняет принцессу. А планеты, о которых она позаботилась, мерцают в ее глазах.
Тот, кто выдержит ее взгляд, увидит переливающийся спектр, от розового до рубинового. Восхитившись этим мерцанием, он пойдет чистить свою ржавую ракету, чтобы на ней освоить свой персональный космос. Раз ракета покрылась ржавчиной, что же сталось с планетами, которые много лет никто не навещал?
Счастливая женщина знает ответ. Но она только загадочно улыбается вслед тому, кто улетел, повстречавшись с ее сиянием. Ответ он найдет сам.
Разговор
– Зачем тебе впечатлять других?
– Это про отсутствие связи с людьми. На каком-то глубинном уровне. Знаешь, есть место внутри, из которого невозможно достучаться, как бы громко не стучал. Там отсутствует слышимость.
– И тогда впечатлять – единственная возможность построить связь? Это инфантильно.
– Безусловно. Там ребенок, которому важно услышать – тебя любят.
– Так скажи ему.
– Я сказала. И скажу столько раз, сколько потребуется. Но что если с ребенком поговорить по-настоящему? Кто решил, что ребенок не поймет? Я хорошо помню себя ребенком. И я поняла бы. Может, не нашлось отважных взрослых, готовых на такой разговор?
~~~
Это всё правда, малыш.
Ты правда один.
Совсем.
И я тоже.
И миллионы людей, которыми населена Земля.
Такая большая планета.
И такая маленькая для миллионов одиночеств.
Там, куда ты сейчас попал, ты навсегда останешься один.
Но это ничего.
Знаешь, это даже позволяет чему-то быть.
Чего иначе бы не было.
Я не знаю, кто и зачем так устроил.
Думаю, никто.
Это мы так устроены.
Неплохо уже то, что мы с тобой можем поговорить
И для этого ничего особенного делать не нужно.
Достаточно просто быть.
И знаешь, мы могли бы рассказать друг другу о своих одиночествах.
Мне интересно узнать, какое оно у тебя, даже если я не пойму.
Расскажешь?
~~~
– Ты все еще нуждаешься в чем-то от других?
– Теперь я знаю, зачем пишу. Чтобы быть не одной.
Amour
– Время оставляет следы когтями невиданного зверя, который разрывает кожу на нашей груди, выворачивая наружу сердце. И так мы стоим, обнажены навстречу друг другу. То, что мы храним как представление о сути вещей, запечатанное словом «любовь», есть только обман, сладкая иллюзия и память о том, как мы были детьми. Мы соизмеряем эти представления с тем другим, стоящим напротив, существом, которое своей когтистой лапой содрало кожу и через паутину сосудов добралось до нашего сердца. «Эй, ты, любовь», - говорим мы. Но она не понимает наш язык. Вообще, не она, - оно.
Вот так, познакомившись со зверем, мы становимся кем-то новым, разделяясь на мужчин и женщин. Мы выбрасываем в пустоту свои сердца, потому что кровоточащая рана уже не затягивается, становимся бессердечными и движемся дальше, каждый со своей внутренней пустотой. Мы смотрим друг другу в глаза, и однажды чьи-то глаза дарят новую встречу. Мы съеживаемся, видя, что когтистая лапа уже наготове, и надеемся, что боль больше не повторится. Ведь мы знаем, что внутри нас уже нечему болеть. И снова срываем одежду, и дышим друг другу в лицо, подставляя нежную кожу под когти.
Но теперь мы другие — смиренные и тихие создания, с другими словами и глазами, опущенными вниз: «Мы твои, любовь». Что будет с нашей пустотой? Найдем ли мы свои сердца, и прирастут ли они обратно? Лишь одно мы знаем точно: от зверя не получить ответа, потому что он говорит на другом языке. И так мы постепенно отпускаем его — в его собственную волю, в его большое странствие. И зверь отпускает нас. В нашу плоть, в наши тела — неважно, толстые они или худые, длинные или короткие — главное, что они годятся для наслаждения.
– Я так и не понял, старик, что правильно и что настоящее?
– Не трать время, бегая от зверя. В сорок пять тебе трудно будет справиться с болью. Оставь свою пустую напыщенную каменную коробку и просто выйди на улицу. Ищи те глаза, в которых почувствуешь запах крови. Только тогда у тебя не останется вопросов о настоящем. Пока что каждый твой вопрос – то самое первое, высокомерное «Эй, ты», звучащее из-под бронежилета. Любовь не глупа, ей незачем ломать когти о железо.
Старик засмеялся. Мне стало обидно, и я отвернулся. Потом услышал, как он уходит, продолжая смеяться. Когда я вернул взгляд, его уже не было. Но даже до того, как посмотреть, я знал, что увижу его следы, и это не будут следы человеческой ноги.
Amour Amour
Alle wollen nur dich zuehmen
Amour Amour
Am Ende gefangen zwischen deinen Zaehnen
«Rammstein»
Гибель богов
Когда седые боги уходили с Земли, один из них, повелевающий материей, сказал:
– То, что я оставляю здесь вместо себя и в память о себе, будет рождаться из ветра, вновь и вновь, по немыслимым орбитам существования. Соприкасаясь с тем, что мы называем А́лое, оно наполнит умирающие формы этой великолепной красной жидкостью, которая на много веков станет главной ценностью нашего мира.
И второй из богов, повелевающий чарами, согласился, что так и будет.
Они сидели у своего последнего шатра, позволяя огню угасать, и больше не поддерживая его. Смотрели друг на друга, усмехаясь, а иногда хохоча в голос. Вспоминали самих себя молодыми, вспоминали свои свершения и благодарили прожитую жизнь.
И третий из богов – тот, кто повелевал словом – сказал:
– Я тоже оставлю кое-что о себе. Когда созданная тобою кровь будет биться в этих формах, почти разрывая их фонтаном восторга и упоения, они смогут приходить сюда, к угасающему костру былого, и уносить некоторые истории, рассказывая их на свой лад. Например, о том, каким сильным страданием наполнялись мы в последний день конца. Это будет помогать им встречать собственную смерть.
И боги согласно закивали, улыбались и снова, сквозь свою седину, смотрели на себя прежних, молодых.
– Пора, – сказал первый, и улыбки стали ярче.
И, исчезая, они не тускнели, потому что ни страдание, ни смерть не были ведомы богам. Правда, нам с тобой этого не понять, мой мальчик, ведь все это – слишком далекое прошлое.
Но когда в следующий раз ты пойдешь к очагу богов, я верю, что ты услышишь настоящую историю, и увидишь, что, уходя, они смеялись, а не плакали.
Про Симарга и Ухетту
* * *
В доме Симарга и Ухетты завелась Бесконечная Тварь. Она пришла с севера в ночь на Рождество. Не спросив разрешения, поселилась под крыльцом. У Твари были черные глаза на черном лице. И невозможно было понять, спит она или смотрит на вас вопрошающе. Ухетта кормила Тварь хлебом, размоченным в молоке, и молоко оставляло на черном лице следы, которые бесконечная Тварь, поев, слизывала языком.
- Тварь, почему ты бесконечная? – спрашивал Симарг, выстругивая на крыльце колья для нового забора.
- Вездесущий, - отвечала Тварь.
Она всегда отвечала невпопад. Потом приходила Ухетта, хвалила Симарга за колья и щекотала Тварь между ушами. И давала ей черствый хлеб без молока, поточить зубы на ночь. Ведь Симарг и Ухетта не знали, чем она занимается ночью. Но что бы там ни было, ночь – опасное время, а острые зубы еще никому не помешали.
* * *
Сова и Ворон встретились в тумане. Каждый был на пути к своим целям, но туман остановил их, дав вглядеться друг в друга. Ворон дернул клюв вниз, а Сова ухала беспокойно. Без ночи они не желали спать, без дня хозяйничать. Им оставалось только ждать, когда туман спадет, чтобы потом каждому искать свой день и свою ночь самостоятельно. Хотя Ворон ждал света, а Сова темноты, туман сделал их ожидание общим. И, когда мимо проплывал Харон в своей лодке, казавшейся пустой, Сова широко раскрывала глаза, а Ворон топорщил перья, глядя ему вслед. Харон забрал туман с собой, в родные места, и, уходя, туман превращался в деревья и дома по краям дороги, на середине которой Сова и Ворон пережили столь необычную встречу.
Каждого позвали цели, вышедшие из тумана, но ни один из них не пошел за ними. Они пошли в другое место, где горел костер, хотя еще недавно они опасались близкого огня. И у костра Ворону было дано имя Симарг, что значит «Вечный», а Сове – Ухетта, «Медная». С тех пор больше никто не видел их на дорогах, да и такой густой туман больше не опускался на деревню. Симарг ходил по воде, добывая из нее утраченные вещи, а Ухетта начищала до блеска всякую утварь и воинские доспехи.
В тот день, когда она вынула из его волос последнее черное перо, настала зима, и они сели в свои деревянные сани, доставшиеся кому-то из них по наследству. Сани понеслись по снегу быстрее ветра, а один из воинов на берегу замерзшей реки с благодарностью вспоминал Ухетту, глядя на свой блестящий щит, который только что спас ему жизнь.
Когда заканчивается туман, наступает зима, и хорошо тому, о ком позаботились старшие, ведь без хороших саней зимой приходится туго.
Когда сани Симарга и Ухетты проезжают мимо ваших окон, не забудьте посмотреть им вслед, и пусть убегающий снежный ворох напоминает о том тумане, с которого все началось.